Моника Виттиг – французская писательница, культовая фигура современного феминистского движения. Уже первый ее роман Опопонакс , вышедший в Париже в 1964 году, принес Виттиг всемирную известность и был удостоен престижной литературной премии Медичи. Затем последовали книги: Партизанки , *йское тело , Наброски для словаря , Вергилий, нет , Прямое мышление и др. С 1976 года и до конца жизни Моника Виттиг жила в США. В своих книгах Виттиг не только развивала главную идею всей своей жизни о том, что *альные различия между мужчиной и женщиной должны быть отвергнуты, но и предпринимает попытку трансформировать сам язык таким образом, чтобы он служил выражению именно женского опыта. В январе 2003 года Виттиг скоропостижно скончалась от сердечного приступа.
Моника Виттиг похоронена на парижском кладбище Пер-Лашез, неподалеку от могилы Оскара Уайльда. Именно там, на могиле Моники Виттиг, и состоялась наша встреча с ее близкой подругой и соратницей, журналисткой Сюзетт Робишон.
Маруся Климова: Сюзетт, честно говоря, я не ожидала найти могилу Моники Виттиг в Париже – ведь она умерла в США, где прожила последние тридцать лет своей жизни или что-то около того…
Сюзетт Робишон: Такова была ее воля. К тому же, в Париже и сейчас живут практически все ее ближайшие родственники. Хотя место на Пер-Лашез, сами понимаете, сегодня стоит недешево…
МК: Могу себе представить… А когда вы познакомились с Моникой?
СР: Сначала я познакомилась с Моникой заочно, прочитав ее книгу Опопонакс , которая произвела на меня огромное впечатление. Кажется, это было в 1968 году. Опопонакс получил премию Медичи, о нем с восторгом отзывались Клод Симон, Маргерит Дюрас, но все равно – об этой книге не так уж много писали, настолько всем она показалась дикой и необычной. Маргерит Дюрас вообще сказала, что это лучшая книга, когда-либо написанная о детстве, к тому же написанная таким чистым и объективным языком, с использованием четких и ясных образов... А я, помню, все повторяла заключительную фразу Опопонакса : Я так ее любила, что отдала ей всю себя, без остатка. И многие читательницы тоже запомнили именно эту фразу. Но об этом я уже узнала позже, из общения с людьми. С тех пор я стала следить за творчеством Виттиг, но я тогда жила в провинции, до Парижа мне было не добраться, поэтому я просто читала ее книги. В провинции мне было не так уж легко, потому что там люди абсолютно не понимают, что такое нетрадиционная ориентация – по крайней мере, так было тридцать лет назад. И эти книги были для меня своего рода отдушиной, как будто свежим воздухом повеяло в затхлой атмосфере. Сейчас, конечно, времена изменились. А потом вышли Партизанки Виттиг. Помню, меня поразило там ее определение женщин – она называет их беглые рабыни , а точнее, тех из них, кому удалось ускользнуть от власти мужчин, вырваться из оков гетеро* общества. Многие из нас об этом мечтали, но как мы могли этого добиться? И наконец, настоящий шок, просто до потери сознания, я пережила, когда увидела в книжном магазине книгу *йское тело ! Это настолько бросалось в глаза – название, да и все, что было описано в книге – это был настоящий вызов обществу. И вот тогда я почувствовала подлинное облегчение и поняла, что не одинока.
Потом я приехала в Париж, познакомилась с людьми, входившими в группу Феминизм, марксизм, действие , а затем и с членами Гуин руж (букв. Красные суки – МК) – организации, созданной по инициативе Моники. Конечно же, я слышала о том, что группа женщин отправилась к Триумфальной Арке и возложила там венок Жене неизвестного солдата . Сделали они это 26 августа 1970 года – в тот самый день, когда по всей Америке прошла забастовка женщин, организованная феминистками, чтобы отметить 50-летие с того дня, когда женщины в Соединенных Штатах получили право голоса. Еще помню, как все наши друзья бурно обсуждали акцию * в Лионе, которые решили оккупировать церковь Сен-Низье, чтобы хоть как-то привлечь внимание общества к своим проблемам, потому что все делали вид, что таких проблем просто не существует, стыдливо отмахивались.
Ну вот, само собой, я мечтала познакомиться с Моникой лично, чтобы помогать ей и работать вместе с ней, но это оказалось не так просто. Правда мне дали ее телефон, но дозвониться было невозможно – автоответчика у нее не было, электронной почты в то время тоже не существовало. Однако в конце концов, мне удалось с ней встретиться – это случилось в женском книжном магазине на улице Сены – и мы подружились. У нас до самого конца были очень теплые, очень дружеские отношения, и я никак не могу поверить, что она сейчас на Пер-Лашез… У меня в голове не укладывается, что она так рано ушла от нас – в ней было столько энергии, столько жизненных сил…
МК: А почему Моника решила переселиться в Соединенные Штаты? Часто ли она потом бывала во Франции?
СР: Во Францию она приезжала каждый год, причем, как правило, в июне, и почти всегда принимала участие в гей-прайде, который проходит в Париже в этом месяце – начиная с 1977 года, когда он впервые состоялся в знак протеста против гомофобской кампании, развязанной в США Анитой Брайент. А потом Моника опубликовала свой знаменитый текст Straight Mind ( Прямое мышление ), который завершался словами: *янки женщинами не являются . Вот это изречение уже спровоцировало в обществе настоящий скандал и вызвало раскол даже среди феминистских и *йских организаций. На Монику ополчились многие феминистки, однако большая часть ее все же поддержала. Кстати, по этой же причине Моника и уехала из Парижа. Во-первых, здесь все было замешано на политике – о чем она и пишет в сборнике своих эссе Париж – политика , к тому же ее не удовлетворяла пассивность французских феминисток, которые вели себя чересчур мирно и боялись особенно поднимать голову. В то время как в Соединенных Штатах феминистки организовывали смелые акции, совершенно не заботясь о так называемой политкорректности. Только в 1980 году в Париже был создан Радикальный *йский фронт , а параллельно начал выходить журнал Новые вопросы феминизма под руководством Симоны де Бовуар. Симона вообще очень много для нас сделала: именно она поддерживала Монику в трудные дни, пыталась оградить ее от нападок. Как и Натали Саррот, которую Моника очень любила. И всякий раз, приезжая в Париж, она неизменно с ней встречалась и подолгу беседовала. Но окончательно возвращаться во Францию она все равно не хотела, предпочитая жить и работать в Соединенных Штатах.
МК: А вы разделяете главную идею Виттиг о том, что основа любого неравенства заложена уже на подсознательном уровне, в языке? Мне кажется, она это прекрасно показала: в частности, в том же *йском теле .
СР: Кстати, и на мысль о том, что язык представляет собой как бы некий неявный социальный договор, натолкнуло Виттиг творчество Натали Саррот, темой практически всех романов которой является употребление языка. Ведь у Саррот, кажется, присутствует противопоставление первичного языка и общеупотребительного . Язык, на котором мы говорим каждый день, как бы душит и подавляет тот первичный язык, в котором еще не установились окончательные значения, который принадлежит каждому и который каждый может менять, придавая ему тот или иной смысл… Мы все как будто подписали социальный договор, изъясняясь на языке, который выражает собой право сильного . Если бы язык не подчеркивал постоянно некое превосходство отдельно взятой социальной группы лиц, то все бы мы, вероятно, жили в гораздо более свободных и равных условиях. Однако нам мешает это сделать негласный договор, который мы все вольно или невольно выполняем. И в своей книге Straight Mind Виттиг развивает эту тему. Интересно, что, по мнению антропологов, социологов и этнологов, мужчины – существа в первую очередь социальные, а женщины – существа естественные, дети природы, короче говоря. Когда Леви-Стросс описывает обмен женщинами, он описывает социальный договор, в котором женщины не участвуют. Этот договор существует только между мужчинами, подчиняющими себе всех женщин. Но женщинами не рождаются – это тоже мысль Виттиг – ими становятся в силу гетеро* общественного порядка. И те, кому удается ускользнуть от его власти, то есть *янки – не женщины. Вот и все.
МК: А как Моника относилась к широко распространенному разделению литературы на женскую и мужскую ?
СР: Тут можно вспомнить Пруста и Джуну Барнс, которым в своем творчестве удалось создать так называемый общий род . Американская писательница Джуна Барнс, к примеру, вполне успешно проделала такой опыт: она сделала женский род универсальным и таким образом вообще устранила понятие рода, сделала его излишним. Кстати, Виттиг сама переводила Джуну, и в своем предисловии к ее книге она резко восстает против использования выражения женская литература , приводя при этом два довода. Во-первых, понятие женщина – это миф, существующий только в воображении. Во-вторых, литература – это не физиологические выделения, а работа. Выражение женская литература является метафорой, подтверждающей факт грубой политики, подавляющей женщин. Таким образом получается, что женщины не имеют ровным счетом никакого отношения к так называемой женской литературе , а также то, что литература не является материальным продуктом...
Вообще Виттиг очень много работала над языком и испробовала практически все жанры: она заново переписала Божественную комедию в своей книге Вергилий, нет , Дон Кихота – в Путешествии без конца , она работала в эпическом жанре в Партизанках , в лирическом – в *йском теле , в жанре энциклопедического словаря в Наброске для словаря любовниц (написанном ею совместно с ее подругой Занде Цайг) и чуть позже, в жанре сатиры – в Париж-политика , и наконец, в жанре критического эссе в Straight mind . Она была человеком чрезвычайно одаренным, всегда очень много работала и, надо признать, многое сделала. Посмотрите вокруг: теперь отношение к феминизму и представителям секс-меньшинств уже совсем иное, чем было несколько десятков лет тому назад. Исчезли нетерпимость, неприятие, злоба, хотя, конечно, до полной победы над предрассудками еще далеко...
МК: Приходилось ли Монике Виттиг встречаться с русскими феминистками? Мне кажется, что в России положение женщин сейчас чем-то напоминает сильно запущенный сад, которым уже давно никто всерьез не занимается. Например, российское правительство – одно из немногих в мире, где нет ни одной женщины. В любой западной стране это обстоятельство стоило бы правящей партии огромного числа голосов на ближайших же выборах…
СР: Еще когда она была жива, я пыталась понять, что она чувствует, и в конце концов осознала, что она просто переживала как личную боль страдание всех, кто так или иначе чувствовал себя угнетенным – по тем или иным причинам. Когда социальные условия в стране оставляют желать лучшего и люди живут в бедности, первыми всегда страдают женщины, дети и старики. И это всем прекрасно известно. Помню, где-то в семидесятые годы Моника встречалась с феминистками из Ленинграда, кажется, они издали альманах Мария , в котором пытались писать об угнетении женщин в России. Также я помню Ольгу Жук, Евгению Дебрянскую – все они в той или иной форме пытались бороться за права женщин. Но это просто единичные случаи, а в одиночку трудно добиться каких-либо ощутимых результатов. Российским женщинам не хватает организованности, сплоченности – и это их большая ошибка. В одиночку невозможно побороть нормы и устои гетеро* общества, которые вырабатывались веками. Я не призываю всех русских женщин становиться *янками, но подумать о своей активной роли в жизни страны, об изменении своего положения, пожалуй, им бы стоило.
