Против консервативного взгляда на женщину только как на мать восстала и третья из названных здесь женщин - создательница танца модерн Марта Грэхем (1894-1991). Она родилась в США; ее родители ее были прихожанами пресвитерианской церкви, и в детстве она должна была исправно ее посещать. Впоследствии она вспоминала, каким кошмаром для ребенка было ходить в мрачную, темную церковь и отсиживать там соврешенно неэмоциональные, безжизненные службы. Танец, который она открыла для себя позже, был полным контрастом скуке церковной службы; он был праздником, «чудом» двигающегося тела. Но пуританские правила не допускали свободного телесного выражения чувств. Прабабушка Марты – настоящий матриарх семьи – вместе с родителями старалась сделать из девочки «настоящую леди». Это означало подготовку к роли жены – что же еще было делать юной леди? Когда Марте испольнилось 14 лет, семья переехала в Калифорнию. Для нее это было освобождением. В субтропическом климате, писала позже Грэхем, ни один ребенок не мог бы превратиться в пуританина [Don McDonagh. Martha Graham, A Biography. New York, 1973. С. 13].
Хотя семья Грэхем была религиозной и считала танцы грехом, однажды ей было разрешено пойти на концерт известной танцовщицы Рут Сен-Дени. Кроме того, несмотря на строгость взглядов, родители Марты были не против ее обучения в колледже. Вассар колледж, куда ее прочили родители, был известен не только качеством образования, но и своими спортивными традициями и суфражистскими симпатиями (суфражизм – движение за то, чтобы женщины получили избирательное право наравне с мужчинами). Спорт был одним из немногочисленных в то время возможностей для молодых американки проявить себя. В 1920-е и 1930-е годы большинство получивших известность американских женщин были или кинозвездами или спортсменками. Однако, увидев выступление Рут Сен-Дени, Марта захотела стать танцовщицей. В 1913 году ей разрешили поступить в Школу экспрессии в Лос-Анджелесе; затем она училась в школе «Денишоун», которую основала сама Сен-Дени вместе с партнером, Тедом Шоуном, в Калифорнии.
В годы, когда проходило ученичество Грэхем, на танец смотрели главным образом как на развлечение – он был составной частью водевилей, костюмированных представлений, светских балов. Статус искусства имел только один вид танца – балет, который в Америке считался европейской штучкой. В американских же танцевальных школах учениц готовили для участия в шоу и кабаре, и относились к ним соответственно. Но Марта хотела быть не девушкой из кабаре, а настоящей артисткой. Она с гордостью вспоминала позднее в мемуарах, что единственная в школе была освобождена от строгого надзора, которому подвергались все другие девушки, на том основании, что «Грэхем – это искусство». И впоследствии все ее мужчины смотрели на нее снизу вверх, как на художника и гения.
В ее эпоху бытовали жесткие стереотипы мужского и женского, о том, например, что мужчины церебральны, а женщины эмоциональны; мужчины в танце выражают себя в толчковых прямолинейных движениях, а женщины – в плавных движениях, совершающимся по траекториям кривых. Грэхем заявила, что она «не хочет быть ни деревом, ни цветком, ни волной». В своих танцах она отказалась от стандартного взгляда на женственность и стремилась к тому, чтобы сделать свои персонажи безличными, условно-формальными, сильными и даже маскулинными. В теле танцора, по мнению Грэхем, зрители должны видеть человека вообще –дисциплинированного, способного к высокой концентрации, сильного. Глядя на танец, зрители должны лучше узнать самих себя.
Очень многие комментаторы ее творчества отмечали связь Грэхем с феминизмом. На суперобложке одной из ее биографий помещена цитата, взятая из статьи в «Нью-Йорк Таймс»: «Наиболее воинственная и наиболее талантливая феминистка, Марта Грэхем освободила и женщину, и танец!» Хотя она сама считала, что не принимала участие в движении за эмансипацию, своим танцем Грэхем ломала стереотип: женщина – это слабое существо. Она никогда не считала себя ниже мужчин, даже тех, которыми восхищалась.
В то время некоторые ассоциировали независимую женщину с *янкой. Чтобы защититься от подобных подозрений, Грэхем заявляла: «Женщины меня не интересуют. Я люблю мужчин» [Martha Graham. Blood Memory. New York, 1991. С. 25-26]. Тем самым она также утверждала право женщины на самореализацию, в том числе *, на равные права в любви.
Грэхем была известна своей неконвенциональной моралью. Ее технику часто связывают с возрождением женской *альности. Для нее был важен *альный опыт танцовщиц (ее труппа была чисто женской); однажды она сказала, что не потерпит девственниц в своей компании. В то же время она считала, что для достижения совершенства танцовщица должна отказаться от материнства. Объясняла она это тем, что танцевальное движение начинается толчком, идущим из области таза; ученицам она иногда говорила, что они должны танцевать от матки. Нерожавшая женина, по ее предположению – впрочем, никем не доказанному – обладает большей энергией, которая и делает ее танец более мощным. Сама Грэхем сделал свой выбор в пользу танца и не имела детей.
Акцент, который делала Грэхем на силе, энергии в танце, ее уклон в сторону маскулинности движений не могут, наверное, считаться ортодоксальными феминистскими ценостями. Но в результате ее работы танцовщица перестала считаться воплощением слабости. Участницы труппы Грэхем, по словам одной из них, больше не были грациозными маленькими эльфами; они стали земными женщинами, полными страстей.
