Дайана Шоб.
Точно так же как движение за свободу, равенство и братство имело своих якобинцев, так же обстоят дела и с феминизмом с его женским освобождением, равенством полов и зарождением сестринства . Согласно Кристине Хофф Соммерс - это конечные термины триады, которые породили опасный экстремизм в феминистском лагере и привели к чему-то подобному Власти Террора. Свобода и равенство, да - это крктерий, который сама Соммерс определяет как равенство или феминизм первой волны : традиционный, классический, либеральный, гуманистический феминизм, зародившийся более 150 лет назад. Подлинный феминизм боролся и добился фундаментальных политических прав для женщин и открыл возможности для образования и бизнеса. Соммерс рассматривает себя и большинство американцев феминистами этого сорта. Ее вражда направлена на вторую волну феминизма, то есть гендерный феминизм , который отказался от универсализма и гражданских прав ради геникоцентризма и перманентного статуса жертвы. Солидарность с женщинами стала означать враждебность к мужчинам, особенно применительно к так называемой системе мужского доминирования: гетеропатриархата .
Книга Cоммерс Кто украл феминизм? Как женщины предали женщин - попытка очистить феминизм от этих женских якобинцев (наиболее известные среди них Катерин Маккинон, Ноуми Вульф, Андреа Дворкин. Олисон Джаггер, Сюзан Фалуди и Катарин Стимпсон). В ее жирондистском несогласии, Cоммерс присоединяется к растущему числу женщин от Кати Раф до Камилы Пальи, составляющих оппозицию гендерному феминизму. Соммерс заявляет, что андрофобия не являлась отличительной чертой феминизма вплоть до нашего времени; в самом деле, она отмечает, что идея, что женщины находятся в гендерной войне, возникла в середине шестидесятых . Соммерс, возможно, права, что триумф этого ракурса наблюдается сейчас, но он не нов. Амазонки существовали и в далеком прошлом или по крайней мере легенды говорят об этом, доказывая древность женских сепаратистских настроений.
Более значительна генеалогия Соммерс, где эта деформация была представлена с самого начала зарождения феминизма. Многие из ее проницательных наблюдений о текущем состоянии могут быть подтверждены новеллой Генри Джеймса Бостонцы , которая отслеживает особенности манер и нравов американцев. Уже в 1886 Джеймс разглядел трещину между феминизмом равенства, представленной тогда фигурой миссис Фарриндер и гендерным феминизмом, персонифицируемым Оливией Чанселлор: очевидно, миссис Фарриндер хотела сохранить движение в ее собственных руках, наблюдая с подозрительностью некоторые романтические, эстетические элементы, которые Оливия и Верена пытались внедрить в него. Они настаивали на многом, например, на исторической несчастливости женщин; но миссис Фариндер не казалась озабоченной этим. Она боролась за их права для них же, не зависимо от того были они счастливы или нет. В противоположность прагматической кампании миссис Фарриндер за право голоса, видение борьбы мисс Чанкаллор является более апокалиптичным: несчастливость женщин! Голос их молчаливого страдания всегда звенел в ее ушах, океаны слез, который они пролили от начала веков, казалось, пролились сквозь ее глаза, века угнетения прокатились над ними, бесчисленные миллионы жили в мучениях и боли.
Они были ее сестрами, они были ее родней и день их освобождения наступил. Это была святая причина; это было величественно, просто революционно.
Решение Оливии - не женское избирательное право, а мужское страдание: после стольких веков зла… мужчины должны заплатить свою цену! В ее повторяющейся оскорбленной чувствительности, ее пароксизме гнева, даже ее привилегированный статус напоминает нынешних феминистов, чью позицию и деятельность Соммерс так хорошо задокументировала. Одна из ее лучших глав в книге обозревает методы феминистской педагогики. Следуя за главами, которые очерчивают феминистские проекты образовательной трансформации и их сомнительный образовательный фундамент, это глава Феминистская классная комната , можно лицизреть итог: приход откровенно пропагандистского образования, размывание школьных стандартов, бесчестное обращение с инакомыслящими студентами и контроль за нефеминистскими классами.
В новелле Джеймса гендерный феминизм пока еще не является институциональной силой, тем не менее, в наставлениях Оливии к ее протеже Верене мы можем видеть предзнаменование наших дней. Джеймсу было известно, например, что такой раздел как история может быть первой политизированной дисциплиной. Он рассказывает нам, что две молодые женщины читают историю так, что находят в ней подтверждение того, что их пол пострадал неописуемо и что всякий момент в ней мог бы быть менее ужасным, если бы женщины были способны на нее повлиять.
Соммерс показывает, как эта начальная установка обиды прошлым была дополненна идеологически управляемым переписыванием прошлого (движение от его-история к ее-история ).
Через всю книгу она высвечивает антиэротический характер гендерного феминизма. Подобным же образом центральной идеей Джеймса в его очень американском рассказе , что он обозначил как упадок сентиментальности . Оливия, незамужняя, каждым следствием ее существования прилагает недюжие усилия, чтобы предостеречь Верену от вовлечения той в романтические связи с мужчинами, провозглашая, к примеру: Я скажу тебе, в чем твоя проблема, ты не разлюбила мужчин как класс . Верена ответила на это своим аргументом: Но я не могу их не любить, в те моменты, когда они приятны! Как если бы некое чудовище могло быть временами приятным. Оливия не любила их в основном, когда они были менее приятными. Сейчас, как и тогда, попытки демонизировать мужчин идут против бесспорного желания. Даже если на феминистских сходках гендерные феминистки приклеивают на каждого мужчину ярлык потенциального насильника, я подозреваю, что юные женщины все еще соглашаются ходить с ними на свидания. (Наступление политического *янства и возрастающая приемлемость гомо*ализма могли изменить некоторые вещи, но я не думаю, что в какой-то значительной степени.) Оливия переживает это как проблему, характерную для определенного класса поклонников Чарли : в ее наблюдениях за ее юными согорожанками она всегда находит этого навязчивого поклонника, засланного на ее путь, и в конце концов ее ненависть к нему возрастает экстремально. Она наполняла ее злобной мыслию, что он должен быть счастлив своими жертвами (читай, загубленными женскими жизнями), и одной из главных рекомендаций вечернего клуба (читай, Женский Центр ), которое было ее усиливающейся мечтой, являлась идея, что она могла бы подорвать его позиции, держа его за дверью.
В конце концов, Оливия теряет Верону в объятиях очаровательного реакционера из Миссисипи Бейзила Рансома. Сходным образом Соммерс заканчивает свою книгу защитной реакцией восторга Рит Батлер Скарлет О'Хара в Унесенные ветром . Особенно она защищает женщин, которые упорствуют в получение удовольствия от захватывающего повиновения Скарлет и, следовательно, отказываются от феминистского предложения реконструировать желания. Зная встречающуюся феминистскую нетерпимость, раскольница Соммерс четко выражает свои мысли о парадоксе геникоцентризма: не существует группы женщин, которые могли бы вести войну с мужчинами, чтобы в то ж время не причинять зла тем женщинам, которые уважают этих мужчин… В конце концов гендерная феминистка всегда стремится показать свое разочарование и негодование женщинами, которые обнаруживаются в лагере врага. Мужененавистничество неизбежно приводить к женоненавистничеству.
Другая героиня Джеймса, миссис Луна, обладает интуицией, которая ей подсказывает, что наступает антилиберальный авторитаризм и она будет числиться среди его мишеней; она высказывает это следующим образом: Если Оливия и ее друзья получать в собственность правительство, они будут худшими деспотами, чем те, коих знает история.
Если задачи воинствующих феминисток так далеки от внимания и забот большинства женщин, мы могли бы удивляться, почему они так успешны в их проталкивании. Соммерс раскрывает связи между университетами, которые полны теоретиками, бюрократией от образования, которых феминистски умело колонизировали, и СМИ.
Поощряемые соучастием и леностью СМИ, феминистки снабдили неверными и вводящими в заблуждение фактами о ситуации женщин в Америки. Соммерс критикует множество широко распространившихся исследований о самоуважении, домашнем насилии, гендерном неравенстве в школах и статистике об *х. В Бостонцах Джеймс также показывает силу и недостатки прессы. Его журналист Мэттью Пардон - яркий сторонник оглупляющих новостей. В столь настойчивом анализе творчества Генри Джеймса моя цель заключается вовсе не в смягчении нашего беспокойства по поводу гендерного феминизма, указывая на его продолжительную историю среди нас. Конечно, активность безудержных генократов - повод для беспокойства. Ценность Бостонцев заключается в донесение до нас тревожного факта, что гендерный феминизм - отнюдь не новелла, как может некоторым показаться. В первой главе своей книги Кто украл феминизм Соммерс объясняет, что она рассматривает точку зрения гендерных феминисток как больше дело темперамента, чем реального взгляда на социальную реальность. Вера, что американские женщины живут в рабстве у мужчин кажется им более близкой, чем иные точки зрения. Просто я нашла, что я эту веру не разделяю .
Джеймс соглашается с этим диагнозом и он не стыдится обозначения темперамента как патологичного. Но Джеймс не останавливается на этом: ничего не доказывает как-либо основательно, чтобы сказать, что миссис Чанкеллор была ненормальной; всякая нормальная оценка ее могла бы кричать об этом. Почему она ненормальная и почему ее ненормальность типична?
Для Джеймса этот вопрос поднимает философические и психологические особенности демократии, достаточности либерализма, связь публичной и приватной сфер, войны полов и формирование национального характера. С уважением к этим большим проблемам, которые циркулируют за рамками ее повествования, Соммерс разочаровывает.
Даже на более ограниченных темах обеих волн феминизма она обходит стороной интересные вопросы. Для Соммерс первая волна - в целом не вызывающее возражений ( феминизм сам - чистый и здоровый, впервые представленный Синекой Фоллс в 1848г. - как американец, как яблочный пирог, и это останется ), в то время как вторая волна - аномалия и беззаконие. Ее неприятие второй волны полагается больше на осмеянии, чем на аргументах, а ее защита второй волны полагается на рефрен ясно и без слов .
Метафора волн может внушить большую запутанность в отношениях между двумя феминизмами. Волны поднимаются по одной и той же причине и накатываются друг на друга. Какая ценность есть в соединении между этими двумя волнами? Было что-то интеллектуально и человечески неудовлетворительно о феминизме равенства радикальным индивидуализмом и абстракция (или отрицание) различий между полами, которые подстегивают гендерный феминизм и консерватизм? Таким образом, радикальный феминизм и консерватизм - становятся наиболее интересными в природе и протяженности половых различий.
В Бостонцах Джеймс сфокусировался на битве между радикалами и реакционерами. Миссис Форрендер быстро потускнела, несмотря на факт, что ее сторонники рассматривают ее как модель того, как примирить увеличивающуюся роль женщин в публичной жизни с личной и семейной жизнью, яркое доказательство, что форум для дам - не необязательно враждебен для домашнего очага. Несмотря на то, что Соммерс приветствует как успех феминизм равенства, женщины, кажется, все еще не определились, как балансировать между публичной и частной жизнью. Так же кажется, что ее представления о целях феминизма первой волны являются предубежденными. Соммерс делает акцент на движение к равенству полов перед законом. Феминизм ищет открыть публичную сферу для женщин не как для женщин, но для граждан, как индивидуалов. Он ищет свободу от гендерного уклона в определении самого себя. Однако женское освободительное движение обладает вторым элементом: освобождение *альности. Соммерс не говорит ничего о трансформациях в приватной сфере, связанных с первой волной феминизма - взаимоотношения * революции и его обвинения в двойных стандартах.
